ХХ век дал человечеству ярчайшее созвездие великих музыкантов, в том числе пианистов. Но когда мы слышим имя «Софроницкий», то возникает исключительное ощущение: он – один, таких не было и не будет. Он не вписывается ни в какие классификации и не подпадает ни под какие определения. Единственное, что всегда безошибочно прибавляют к его имени, – это эпитет «великий романтик». И есть какая-то загадка в том, что именно ХХ век – в целом антиромантический, в котором дефицитом стали искренность, душевный порыв, тонкость чувств, «сжигание» себя, – породил музыканта, в котором эти качества обрели высочайшее воплощение.

По воспоминаниям слышавших его в концертных залах, между ним и аудиторией устанавливалась невидимая, но всеми ощущаемая связь, в которой было, вероятно, само существо музыки. Высочайшая одухотворенность, точность попадания в «нерв» были свойственны ему в такой степени, как никому из пианистов, – по меньшей мере, из тех, чье искусство нам доступно хотя бы в записях.

Наиболее точной характеристикой искусства и всего облика Софроницкого может служить простое слово: красота. Она пронизывала все: он и сам был, по словам Г. Г. Нейгауза, «красив, как юный Аполлон». Софроницкий явился в жестокий ХХ век, возможно, как напоминание о том, как может быть красив человек и создаваемое им искусство.

Феномен Софроницкого привлек внимание уже при первых его появлениях на широкой публике. Публика боготворила Софроницкого. Он мог отменять концерты – все беспрекословно принимали волю своего кумира, надеясь на то, что в следующий раз повезет, и они станут свидетелями чуда. При возможности слушатели ходили на одну и ту же программу по два раза подряд: он всегда играл по-разному.

Среди коллег он пользовался почти мистическим авторитетом. Середина ХХ столетия была временем ярчайшего расцвета для российского исполнительского искусства: в одно время творили Генрих Нейгауз, Константин Игумнов и Самуил Фейнберг; Лев Оборин и Мария Юдина; Григорий Гинзбург и Яков Флиер; в зенит входили Гилельс и Рихтер. Но Софроницкий имел особую «нишу» среди своих блистательных коллег. Все их внутреннее соперничество его не касалось совершенно; все они поклонялись ему.

Однажды, подняв тост за дружбу, Софроницкий провозгласил Рихтера "Гением", на что Рихтер cтреагировал немедленно, назвав Владимира "Богом". Гилельс, узнав о смерти своего коллеги, сказал: "Величайший пианист в мире умер".

Он «сгорел» в 60 лет. Его приход и уход в нашем искусстве сверкнул яркой, неземной кометой. Остались записи...